Реклама:
Радиомонтажник… Эта профессия родилась сравнительно недавно, всего лишь три-четыре десятилетия назад. Не сравнить с веками существования профессии ткачей или каменщиков. Но нет, пожалуй, ни одной другой профессии, где так мало было бы традиций и так много изменений.
Слово «радио» осталось в названии профессии с тех недавних пор, когда радиомонтажник монтировал радиоприемники. А за прошедшее время появилась и электронная аппаратура, и приборы автоматики. Ламповые устройства сменили транзисторные, их, в свою очередь,- приборы на интегральных микросхемах — цифровых и аналоговых…
Владимир Владимирович Усков ни разу в жизни не собрал радиоприемник по служебному заданию. И все же он радиомонтажник, причем самой высокой квалификации.
Побеседовать с Владимиром Владимировичем я решил не случайно. Он работает в отделе электронных приборов Научно-исследовательского института имени Л. Я. Карпова, где занимаются разработкой нестандартного оборудования для физико-химических экспериментов. Нестандартного — значит, такого, которое пока еще не выпускает промышленность. В отделе разрабатывают и цифровые измерительные приборы высокой точности, и источники питания для различной аппаратуры, и высокочастотные генераторы малой и большой мощности. Круг задач отдела широк. А это предъявляет к радиомонтажнику, работающему в нем, требования, соответствовать которым весьма и весьма непросто. Усков, по отзывам его коллег, этим требованиям отвечает.
…На столе Ускова порядок. Паяльник включен через специальный трансформатор, чтобы не обгорало жало. У стены — тестер. Рядом маленький осциллограф. Над ними приколота к стене большая схема прибора, монтажом которого занят сейчас Усков. А посреди стола — готовая печатная плата со смонтированными на ней деталями.
Спросив разрешения, беру плату в руки.
Ряды разноцветных деталей, блестящие точечки олова, дорожки фольги тянутся от одной пайки к другой ровно, будто провела их не рука, а механизм.
-Ничего удивительного,- говорит Усков.- Дорожки я провожу по линейке, а чтобы краска не подтекала, снизу на линейку наклеиваю полоски изоляционной ленты. Если интересно, попробуйте сами.
Я получаю кусочек стеклотекстолита, одна сторона которого покрыта блестящей медной фольгой, тонкий стеклянный рейсфедер, линейку и пузырек с нитрокраской. Краской предстоит нарисовать узор дорожек, намеченный обыкновенным карандашом. Затем, когда она высохнет, заготовку печатной платы опустят в раствор хлорного железа. Лишняя фольга растворится, и останутся лишь защищенные краской дорожки.
Окунаю рейсфедер в пузырек с краской и жду, пока она наберется в носик. Краска не торопится.
-Нет, так ничего не получится,- говорит Усков. Он надевает на конец рейсфедера отрезок прозрачной пластиковой трубочки, с ее помощью всасывает в рейсфедер краску и тряпочкой смахивает с его кончика повисшую каплю. Прикладываю линейку к плате и провожу линию длиной сантиметра четыре. Линия получается прерывистая, словно на фольге отпечатались знаки азбуки Морзе —
тире-точка-точка-тире…
-Слишком быстро,- поясняет Усков.- Нужно вести руку медленнее.
Пробую последовать совету. Линия получается ровной, как надо.
-Чересчур толста,- говорит Владимир Владимирович.- Видите, здесь на ширине в два миллиметра нужно провести три линии. Если они будут такие толстые, то все не уместятся.
-Как же рассчитать, чтобы толщина была в самый раз? — спрашиваю я.
-Рассчитать? — переспрашивает Усков.- Наверное, никак, Нужно чувствовать толщину рейсфедера, густоту краски, скорость движения руки.
-Чувствовать… Это дается только опытом.
-В общем — да,- соглашается Ус-ков.- Но бывает так, что и опыт не помощник. Например, когда получается, как мы говорим, непропай. С виду пайка хорошая, а контакта нет. Чтобы поправить положение, достаточно капли олова. Но куда ее положить? Приходится один за другим пропаивать заново все контакты. Или же включаешь осциллограф и один за другим просматриваешь на экране все сигналы. Так что опыт здесь не помощник. Да и вообще я не верю, что бывает опыт на все .случаи жизни. У меня получается так, что каждый новый прибор заставляет снова учиться. Одно могу сказать с уверенностью: если печатная плата красива, то работать она будет лучше и надежнее, чем сделанная неряшливо.
С тем, что аккуратно сделанная плата надежнее неряшливой, не согласиться трудно. Но то, что она работает лучше… Какая может быть связь между внешней красотой и работоспособностью деталей? Да и как детали, проверенные на макетной схеме, могут не заработать на плате?
Усков достает из стола макетную плату. Ровные ряды заклепок, на них спаяна какая-то схема.
-Видите, расстояния между деталями большие. Это делается специально, чтобы, проверяя работоспособность той или иной схемы, инженеру было легче подобраться к деталям жалом паяльника или щупом измерительного прибора. На плате же расстояния приходится делать меньше.
Тут и начинается…
Радиолюбители хорошо знают, что такое самовозбуждение. Включаешь приемник, а из громкоговорителя вместо музыки или голоса диктора — вой, писк, хрип. Происходит это как раз из-за того, что во время работы одни детали влияют на другие. То же может произойти и в любом электронном приборе. Он начинает генерировать так называемые паразитные излучения. А они, в свою очередь, мешают работе всех других узлов. И чем ближе друг к другу детали (это относится в большей степени к высокочастотным устройствам), тем больше опасность самовозбуждения.
-Вот и приходится ломать голову,- продолжает Владимир Владимирович.- Крутишь так, сяк… Вроде бы получается хорошо, но видишь, что так детали располагать нельзя. По-другому — можно, но выходит неопрятно. Иногда сидишь над миллиметровкой и мечтаешь: была бы, мол, волшебная палочка. Взмахнул бы ей — и детали сами заняли бы по команде свои места… Нет такой палочки. Да и будь она, пожалуй, стало бы скучно работать.
«Можно», «нельзя»… Как Определяет это радиомонтажник? Ведь для этого нужны инженерные знания, а радиомонтажник — профессия рабочая. Я спрашиваю об этом Ускова.
— У рабочего и у инженера должен быть один, общий язык. Можно, конечно, сидеть и выслушивать команды: здесь сделай так, здесь — этак. Но ведь гораздо интереснее говорить на языке инженера. Это и ему облегчает работу, и идет на пользу делу. Ведь не может инженер продиктовать мне все до мелочей. А возможности набраться знаний есть немалые. Каждый раз, начиная новый прибор, я прошу инженера, разработавшего схему, объяснить мне, как она работает, что делает каждый блок, почему он именно таков, а не сделан иначе. А дальше помогает уже обыкновенная логика.
Вот, к примеру,- продолжает Усков,- мы делаем малошумящий усилитель слабых сигналов от фотоэлектрического датчика. Величина сигналов — десятки микровольт. Это в миллион раз меньше, нежели сигналы в радиотрансляционной сети. Да что там трансляция! Чтобы услышать сигналы фотодатчика хотя бы в наушниках, нужно предварительно усилить их в сотни тысяч раз! С помощью транзисторов, микросхем усиление можно сделать практически бесконечным. Но дело не только в коэффициенте усиления, а и в величине самих сигналов. Усилитель обладает собственным шумом, и если его величина будет сравнима с величиной сигнала, то о точных его измерениях не может быть и речи — шум исказит показания прибора. Поэтому инженер использует различные ухищрения, чтобы снизить шумы усилителя: использует специальные транзисторы, ставит в усилитель фильтры, снижающие шум.
И вот представьте: я возьму да смонтирую вход усилителя рядом с сетевым трансформатором. Во время работы он излучает электромагнитные волны. Они попадут на вход моего усилителя и смешаются с сигналом, он буквально потонет в помехах. Ясно, что вся работа инженера, да и моя собственная, пойдет насмарку.
Учитывать приходится, конечно, не только технические особенности. Думаю и над тем, чтобы с прибором было удобно работать. Здесь важно и то, чтобы не мешались под руками соединительные кабели, которыми прибор будет связан с экспериментальной установкой, и необходимо, чтобы органы управления всегда были под руками, чтобы цифры на индикаторе прибора были хорошо видны на расстоянии.
Работает радиомонтажником Усков уже двадцать пять лет. И когда сегодня оглядывается назад, все кажется гладким: никаких поворотов судьбы, никаких сложностей… Лет в четырнадцать занялся радиолюбительством. Это было в тысяча девятьсот пятьдесят шестом. Начал, как многие тогда, с детекторного радиоприемника. Намотал контур, подключил детйктор, наушники; антенну, которую из окна дома перебросил на дерево. Покрутил ручку настройки и обомлел: музыка. Слышно еле-еле, но слышно! До этого такие радиоприемники он слышал у некоторых знакомых. Но тут заработал его собственный! Удача так окрылила, что попробовал собрать простенький ламповый. Тоже заработал, хотя Усков не очень-то тогда понимал, что происходит на сетке лампы, на аноде. А хотелось все знать по-настоящему. И он поступил в школу радиомастеров. Тогда не было современных профессионально-технических училищ, и эта трехгодичная школа работала при вечерней школе. В тысяча девятьсот шестьдесят первом году пошел на работу в научно-исследовательский институт. Поначалу работал лаборантом, затем радиомонтажником. Работа в институте была разнообразная, как и сейчас. Но все было по-другому. Транзисторы только появлялись. Журнал «Радио» начал публиковать простенькие транзисторные схемки радиоприемников. А вскоре на улицах можно было встретить щеголей с радиоприемниками в мыльницах вместо корпуса. Владимир Владимирович тоже тогда не удержался: уж очень заманчиво казалось сделать такой маленький приемник после лампового «сундука». Думал, транзистор — верх совершенства, хотя вещь и капризная. Паял, затаив дыхание,- перегревать транзисторы нельзя. Да и вообще вызывали они какое-то недоверие, особенно у специалистов старшего поколения. Передавалось оно, конечно, и молодым…
-Владимир Владимирович,- опять спрашиваю я,- за те двадцать пять лет, что вы работаете с электроникой, ее элементная база сменилась уже не раз. Сложно бывает перестраиваться, скажем, с транзисторов на микросхемы?
-Вот я об этом и хотел сказать. В начале семидесятых годов появились микросхемы, и я отчасти понял тех, кто не хотел принимать транзисторы. Поначалу микросхема казалась черным ящиком. Знаю, что внутри десяток транзисторов, знаю, что стоит она дорого. А вот зачем она? Зачем такое расточительство, если можно сделать ту же схему в обычном исполнении и получится дешевле? Лишь со временем понял, что именно такую не сделаешь. То есть, даже если собрать из отдельных транзисторов такую же точно схему, что спрятана внутри одного корпуса величиной с транзистор, то работать она будет гораздо хуже. А позже появились микросхемы, которые и собрать невозможно. Смотрю иногда на микросхему и, хотя знаю примерно, как она изготовлена, не могу представить, как столько деталей уместили в крошечный корпус. Попробуй я повторить ее на отдельных транзисторах, заняла бы, наверное, объем с чемодан. Невольно относишься к ней с осторожностью. Ведь при неумелом движении можно отломать ножку или, если зазеваешься при пайке, можно перегреть. А потом уже не починишь. Столько пропадет вложенного в микросхему труда!
-И все же, Владимир Владимирович, откуда берется настоящая квалификация? Как стать хорошим радиомонтажником?
Усков пожимает плечами: готовых рецептов, мол, нет.
-Могу говорить только о себе,- отвечает он, подумав.- Мне всегда было интересно работать. Наверное, потому, что я всегда понимал, что знаю далеко не все. И еще: нельзя в нашей работе обрастать традициями. Кроме одной — работать на совесть.